ПОДДЕРЖИТЕ:

ГУМАНИТАРНАЯ ПОМОЩЬ ДЛЯ ЖИТЕЛЕЙ АРЦАХА

|

ФОНДЫ ПОМОЩИ УКРАИНЕ

|

АКТИВИСТ:КИ ИЗ РОССИИ — «ЗОЛОТОЙ КЛЮЧИК»

Я, наверно, до сих пор в шоке, ведь я никогда не собиралась переезжать

Несейне Тохоля​ — художница-исследовательница, состоящая во взаимозависимых отношениях с миром. Практикует деколониальный квир, производит текст и другие художественные продукты. Родилась из духа эпохи, окончила педагогический колледж в Салехарде, Смольный институт благородных девиц и Европейскую высшую школу, currently Fellow at the IASS Potsdam. Сочиняет искусство различной тяжести, находится в поисках смысла, выступает за добро и справедливость. Любит Сейлор Мун и другие японские мультики.

Итинтикэ — явление, возникшее благодаря земле, воздуху и тому, что присутствует в мире невидимыми путями. Вдохновляясь мифами и снами, создает поэтические зарисовки вне времени и пространства.

«Транслокальные диалоги» открываются серией интервью художницы и исследовательницы Несейне Тохоля, которая приглашает трёх единомышленниц и коллег поговорить о доме. Первый разговор — с Итинтикэ, художницей из Якутии. Они обсуждают то, как появляется чувство дома, из каких аспектов оно складывается и как на него влияет (вынужденная) эмиграция.


Несейне Тохоля: Это наша вечерняя программа про Дом. Так, а можешь как-то представиться, как ты себя определяешь?

Итинтикэ: Привет, меня зовут Итинтикэ. Я — художница и исследовательница из Якутии.

Несейне Тохоля: Я со всеми сейчас созваниваюсь и спрашиваю, какое место люди могут для себя назвать домом. А что является домом для тебя?

Итинтикэ: Наверное, дом — это про ощущение? Да, для меня это про ощущение дома. Когда ты можешь себя чувствовать хорошо и спокойно, и так, будто у тебя есть какая-то невидимая связь с местом. Для меня это дом.

Несейне Тохоля: А есть какое-то место на земле, которое ты бы могла назвать домом? Мой вопрос вызван тем, что мы сейчас все так или иначе пребываем в какой-то такой сложной миграции. Все очень много курсируют. Например, по себе я понимаю, что далеко не каждое место могу назвать домом, хотя приезжая куда-то всё равно стремлюсь для себя там создать такое пространство, которое смогу ощущать как свой дом. При этом таким Домом, имеющим ощущение дома, я могу назвать от силы два места. В какой-то степени, домом я могу назвать дом родителей. С другой стороны, приезжая туда сейчас, я это место так не зову. Это их дом, но долгое время он был и моим, он на меня повлиял очень, очень сильно. Второй такой мой Дом — это квартира в Петербурге, где я жила. А всё остальное — такие временные пункты пребывания. Я могу себя там ощущать хорошо и уютно, но всё равно держу в голове, что мой дом — там.

Итинтикэ: Это интересно. Одно в Петербурге, и другое в Яр-Сале, да? Мой дом — это такое очень расползанное чувство-место. Вся республика, из которой я родом, для меня ощущается как дом. Даже если я приезжаю в новое село, в новый город, внутри этого дома я себя ощущаю дома, потому что место — оно как бы разговаривает с тобой. Оно подает тебе знаки, раскрывается перед тобой таким образом, что ты чувствуешь себя дома. Поэтому дом для меня – никак не про конкретное физическое географическое пространство, такое как квартира или дача, а именно про место. Для меня оно имеет такую немножко большую траекторию большую расползанную форму. Расползающуюся во все пути. Наверное, так.

Сейчас я нахожусь в месте, которое пока что не могу назвать домом. И когда я начинаю скучать по дому, то иду к одному зданию, которое мне о нём напоминает. Оно очень похоже на ураһа — традиционное летнее жилище у нашего народа. Здесь неподалеку есть такое здание. Когда я скучаю по дому, я просто иду к тому месту и смотрю, и чувствую себя хорошо.

Несейне Тохоля: У меня такого ощущения в моём родном округе не возникает. Приезжая в тундру к родственникам, я всё равно не могу это место ощущать домом, потому что чувствую, что я в гостях. Я в гостях среди ненцев в тундре; я в гостях в посёлке; я в гостях в городе. И про ощущение своего посёлка домом я понимаю, что когда там не станет дома родителей, наверное, у меня будет меньше поводов, чтобы туда возвращаться. И, возможно, это будет окончательной утратой дома — детского дома, в котором я выросла. Хотя в детстве я росла в нескольких домах, символом моего дома остаётся тот, в котором мои родители живут до сих пор.

Итинтикэ: Интересно, что включает в себя этот символ. Само здание – дом, или ещё то, что внутри него? Стол, шкаф, какие-то маленькие объекты, которые у тебя внутри дома есть. Если все эти объекты переедут, то этот другой дом, он станет Домом?

Несейне Тохоля: На днях мы с Мартой Дашиин разговаривали о том, каким образом предметы и вещи создают ощущение дома. И я тогда говорила о том, что для меня вещью-символом дома почему-то является портрет моего деда. Это единственная вещь, которую я взяла, когда в этом году в первый раз поехала в миграцию в марте, когда я в панике уезжала и бросала в чемодан всё, что могла взять, самое дорогое и памятное. Там был портрет деда, который висел постоянно у меня в комнате, и я с ним мысленно много общалась. Это такая очень ключевая и определяющая вещь, а остальное мне как будто немножечко пофиг.

В принципе, в моей старой комнате уже многое изменилось, и приезжая туда я уже не чувствую сильную связь с ней. Остались не вещи, но моменты. На Ямале по-своему сменяются времена года, есть полярный день и полярная ночь, и в дне есть определённая рутина, которую невольно начинаешь замечать. Моё любимое время — когда солнце появляется на кухне, оно проползает через всю кухню, и этот свет для меня имеет особое значение. И это для меня про дом, как и определённый вид из окна. Ещё — спускаться под дом: он стоит на определённом участке, где ещё есть папины сараи. Среди них есть какой-то зазор, который уходит чуть дальше в такую речку-болото, и там высокая трава. Я очень люблю ходить в это место, оно для меня тоже про дом.

Итинтикэ: Если думать про физический дом, то мне в голову тоже приходят некоторые места. Если немного сузить понятие дома, то у меня он тоже умещается в пространство типа квартиры или дома бабушки в другом улусе. Этим летом я ездила в город, где родились и выросли мои родители. Там есть старый бабушкин дом, и даже группа моей семьи в ватсапе называется по адресу этого дома — настолько знаковое это для всех место, там все всегда собирались. Всё там сделано с любовью. Этот дом сам построил мой прадед. Там есть свой колодец, и картошка там хорошо растёт, а рядышком есть секретные пути, чтобы пробираться к соседям. Думаю, сейчас у моей семьи очень сильная нехватка этого дома. Когда я проходила там рядышком и постучалась в дверь, сказала: можно зайти? Это дом, который построил мой прадед, — меня пустили. И когда я зашла внутрь — как будто бы там ничего не поменялось, хотя все объекты уже не те, там нету того шкафа, этих стульев, но будто бы из-за того, что это сделали руки близкого человека, этот дом оказался местом силы для нашей семьи. Местом силы для всех, может быть. И это невозможно скрыть — новые жильцы повесили огромный флаг республики на весь зал, поменяли стены и пол. Но там так всё устроено, что будто вот это же и было, будто бы я дома, будто бы там — дух прадеда. Поэтому и я зашла туда как к себе домой, и люди там были совершенно замечательные. Очень хорошо, что сейчас там живет такая открытая и добрая семья, и мы как будто бы делим с ними один дом.

А дом в Якутске, в котором ты была — я к нему очень быстро привыкла. Хотя до этого я с детства говорила родителям, что никогда не покину их дом, а они говорили: нет, вырастешь, у тебя появится свой. Я отвечала, что у меня таких планов нет. Когда появился свой дом, я думала, что буду долго привыкать и в первые дни постоянно приходила к родителям разговаривать, кушать, спать, просто позависать, а потом внезапно очень сильно привыкла к новому дому. Вообще не думала, что буду испытывать к нему такое трепетное отношение. Но там тоже есть то, про что ты говорила, когда упоминала свет, который льётся от солнца по всей кухне и расползается так тихонько, а ты за этим наблюдаешь, и он для тебя важен. Там были такие моменты, например, луна светит настолько сильная, что можно играть тенями. Я очень часто по вечерам просто сидела в квартире и играла тенями. Есть разные моменты, по которым скучаешь. Но эта луна есть и здесь, и я тоже могу где-то поймать её свечение.

Ещё для меня дом — это природа, и поэтому у меня нет сильной привязки к какому-то физическому месту. Если меня чисто гипотетически взять и положить в пластиковую коробку — там я буду грустить, у меня не появится ощущения дома. Но если я буду где-нибудь на планете Земля с возможностью находиться в природе, то ощущение дома рано или поздно возникнет.

Несейне Тохоля: Для меня символом родных мест является определённая природа. Мне ближе всего тундра, со всеми её пустотами и маленькими лесочками. С ней у меня очень много связи. А если брать природу, которая под Питером, то это не совсем домашнее место. Интересно, что такое пространство тоже может ощущаться более и менее домашним, хотя оно совсем не про дом, как будто бы. А было ли у тебя когда-нибудь желание уехать из Якутска или из России?

Итинтикэ: Особо нет. Ну, когда живешь в Якутске, ты не чувствуешь себя частью России. Всё равно – это республика, и все везде подчеркивают её географическую изолированность, и мне кажется, это влияет на то, что ты мыслишь республику как что-то отдельное: а, ну это далеко. Поэтому особо не было ощущения, что мы часть России, только если происходили какие-то правовые истории. А так — у меня, почему-то, очень сильная привязка к месту. Я люблю уезжать из Якутска, только если знаю, что возвращусь. И когда я где-то бываю по миру, мне очень важно знать, что я могу вернуться в Якутск: если такой опции нет, то я предпочла бы остаться. Даже находясь недельку не дома, я сильно начинаю скучать.

Сейчас из-за того, что много кто в разных городах и странах, и мы общаемся друг с другом, есть ощущение, что дом — много где по миру. В Якутске люди очень сильно делают погоду. Сейчас все очень сильно скучают, хотят домой – но не в тот дом, где всё настроено против тебя, анти-ты. Поэтому всем очень тяжело во всём этом быть. Надеюсь, наступит момент, когда можно будет возвратиться домой и, возможно, тогда мы будем уже по-другому ощущать этот дом. Да. Всегда уезжала, всегда зная, что возвращусь. У меня есть друзья, которые ни разу в жизни не уезжали из Якутска, даже и не думали. То есть, им предлагают, а они сразу отказываются. Потому что им особо не близка эта идея, они хотят просто быть в Якутске. У меня очень много таких друзей; как будто есть сильная невидимая пуповинная связь с домом. Перед тем, как уехать из дома, я слушала аудиопрогулку, посвященную городу. И очень обрадовалась, что где угодно можно включить Якутск, и просто ходить с ним.

Несейне Тохоля: У меня тоже не было желания уезжать из России насовсем. Но для меня всё-таки это Россия. Я не привязана только к Петербургу, и не привязана только к Ямалу. Скорее, у меня жизнь так складывалась, что я находилась между ними. Последние годы я часто стала ездить на Ямал и рассматривать его как место, где я могу что-то делать и периодически жить. И даже думала о том, чтобы там перезимовать или провести лето, ну, какое-нибудь время года. Побыть там длительное время, чтобы почувствовать ту жизнь. И поделать что-то там на месте. Сейчас мне очень обидно, что эта возможность будто бы урезается. С другой стороны, я понимаю, что идеальная ситуация для меня, когда я могу свободно перемещаться по миру и жить не только в одном городе. У меня много где есть дорогие мне места, и я даже без понятия, как у меня сейчас сложатся отношения с Берлином. Буду ли я когда-нибудь скучать по этому городу, и буду ли я не хотеть отсюда уезжать? Будет ли он для меня домом? Пока ничего непонятно.

Итинтикэ: Может, ты скажешь уже через месяц: Дом! Никто не знает будущее и то, как отношения с местом могут развиться, связаться. Наверное, вне России я ощущала дом очень сильно в Сапми 1. Потому что там природа очень похожая: не слишком высокие деревья, холодный климат. Да, когда мы говорим про дом, природа для меня очень важна. И если здесь каждый день ходить на природу, чаще там пребывать, то наверное это чувство тоже может когда-нибудь возникнуть.

Несейне Тохоля: Когда я думаю про природу вне России, то понимаю, мало что похоже на природу Ямала. Разве что в Канаде, на Аляске или в Гренландии. Из Европы, наверное, Норвегия – и то, я не очень уверена, это не те страны, которые я бы рассматривала как близкие мне, я никогда там не была и не знаю, как там.

На Ямале тундра без деревьев, такую природу найти не так-то просто. Вспоминая пейзажи Финляндии, даже Рованиеми — это что-то более южное, чем то, где я выросла. Они не особо коннектятся с чем-то родным. Хотя там красиво, это ближе к Питеру, или к Южной Сибири, наверно. А я могу ощущать родной только природу в тундре, на Ямале. Там места очень знакомые, особенно если это возле посёлка, где всё исхожено нами, где ты уже знаешь, что тебя где ждёт — всё по-домашнему.

Итинтикэ: Иногда бывают ощущения, не связанные с природой, как она есть… Помню, что когда я жила в другой стране, я волонтёрила в одной штуке, где мы готовили еду и раздавали её. И там был огромный морозильник, куда все заходили на пять секунд и выходили сразу, а я туда зашла и заснула. Ощущала себя вообще как дома. И часто, когда ходила туда волонтёрить, то просилась в холодильнике посортиртировать продукты. В общем, пыталась ближе к нему держаться, потому что там было комфортно по температуре, и мне хотелось холода. Когда ты находишься на юге, такое, конечно, очень сложно найти.

А так интересно то, что ты сказала про быть свободной в перемещениях и не быть привязанной слишком сильно к дому.

Несейне Тохоля: При этом я очень привязана к дому. Просто не хочется быть только на одном месте. Хочется иметь возможность поехать туда, куда захотелось. Нынешние ограничения свободы передвижения — это очень неправильно.

Итинтикэ: Мне кажется, люди опять станут кочевниками. Скоро мест, где можно будет жить, будет становиться всё меньше и меньше. Скорее всего, люди будут постоянно мигрировать и находиться в таких хаотических перемещениях. Не знаю, что тогда будет с местом, если мы говорим про конкретное место, например, Якутию.

Этой осенью я наткнулась на книгу, которая называется ≪Төрөөбүт буор тардыыта≫ («Зов Родной Земли»), — в ней речь идет об ощущении, когда человека тянет к себе родная земля. Люди часто говорят про это: не могу куда-то, потому что здесь мне дышится. Здесь воздух более сладкий, здесь чувствуешь себя лучше. Люди часто так говорят про дом. Не знаю, как у них слаживаются отношения сейчас с другими местами.

Несейне Тохоля: Если идти от противного и представлять, что я никогда не вернусь, мне становится от этого очень грустно и плохо. Я не могу представить, чтобы я не вернулась в Питер, не вернулась на Ямал. Что больше не увижу тех мест. Я встретила здесь одну активистку, которая сорок два года не возвращалась в Россию, и я такая: сорок два года!? О боже.

Я, наверно, до сих пор в шоке, ведь я никогда не собиралась переезжать. Для меня полная неожиданность всё, что происходит со мной в этом году. Это то, чего я никогда в своей жизни не планировала, ничего об этом не знала. Когда я уехала, то столкнулась со всем этим и просто офигела, я была очень растерянна и не понимала, что мне делать, как это всё работает, что такое ВНЖ. Все эти анмельдунги и прочие штуки. Обескураживающе. Поэтому, когда я вернулась в Питер летом за визой, я поняла, насколько я люблю это место. И меня было невозможно оттуда выкорчевать, я еле-еле себя оттуда выпинала, потому что у меня уже кончались деньги и мне нужно было ехать в другую страну, чтобы их получить. Мы взлетали на самолёте — я плакала, приземлялись в другой стране — плакала, потом из той страны улетала — плакала, приехала в Берлин — плакала, просто сплошной ужас слёз.

Когда я в марте уезжала, меня настолько не накрывало. Меня очень жёстко пришибло в августе, и отпустило только пару недель назад. Нет, пораньше, потому что за это время я ещё съездила в Америку, и от того, что это настолько далеко, то когда возвращаешься из Америки куда-то просто поближе, это уже хорошо.

Читайте также:

Итинтикэ: А как тебя отпустило? Как пришло это ощущение?

Несейне Тохоля: Я вернулась в Берлин после Америки и ощутила, что в общем-то я могу здесь побыть, и это гораздо ближе к Питеру, чем находиться в Америке. Когда ездила в Америку, я мысленно про себя примеряла: а готова ли я переехать туда, если не смогу вернуться в Россию. И примеряя на себя эту Америку, я поняла, что нет, я не готова. Это настолько что-то чужое и далёкое от меня, что оказавшись в Берлине я просто выдохнула, потому что это гораздо ближе и гораздо больше для меня про дом, чем то, что было в Америке. Наверное, поэтому отчасти и отпустило.

Итинтикэ: Осознание того, что может быть ещё более другой контекст?

Несейне Тохоля: Да, наверно. И я там сталкивалась с разными ребятами, которые эмигрировали в Америку. По разным поводам — кто-то уехал на учёбу, кто-то уехал в феврале, в марте. Их опыт очень разный, но при этом какой-то очень депрессивный.

Итинтикэ: Как они переезжали или то, как они сейчас живут в Америке?

Несейне Тохоля: То, как они себя чувствуют сейчас. От того, что это люди неравнодушные и, конечно, их очень волнует всё, что происходит сейчас. Нет такого, что они уехали и забыли про Россию — они смотрят новости и включены в то, что происходит, очень хотят, чтобы война закончилась, мечтают, чтобы Россия стала не такой колониальной державой. Иметь такую связь с родиной и находиться настолько далеко, мне кажется, это в целом очень расщепляющий опыт.

Итинтикэ: У меня те друзья, которые давно, десять лет назад или раньше переехали в Канаду, в Америку, они знают новости Якутска быстрее, чем я обычно. Издалека они всё равно живут будто бы в городе. Поэтому и говорят, что это очень тяжело, поэтому есть диаспоры, попытки найти тех, кто тоже скучает по дому, быть вместе, чтобы друг друга поддержать. 

Дом — это ещё про язык. Вот я здесь, и здесь можно созвониться и говорить на родном языке, пописать на своем языке, почитать. И тогда становится как-то полегче, что ли? Когда не забываешь вот так поддерживать себя.

Несейне Тохоля: Ненецкий язык я не знаю, поэтому для меня, наверное, это не настолько составляющая дома. С другой стороны, у меня было в планах когда-нибудь пожить на Ямале как раз, чтобы язык поучить. И я понимаю, что, находясь здесь, я немножко отдаляюсь от этой цели. Но я говорю себе, что сейчас такой период и у меня есть возможность, чтобы делать какие-то другие штуки. И что, в принципе, на Ямал я всегда могу вернуться и уйти в тундру. Это пока не план, а возможность. Поэтому, наверное, я спокойно отношусь к тому, что я пока так далеко, как будто бы я знаю, что у меня есть возможность вернуться. Если бы у меня не было такой возможности, если бы на границе России меня бы ждали фсбшники и меня бы сразу в тюрьму запекли — наверное, это по-другому для меня бы всё происходило и ощущалось. Пока не маячит вот эта опасность, я понимаю, что если я живу в Питере — это другие риски, чем если я живу в маленьком городе на Ямале. Потому что там меня легче найти и проще задавить. В Питере ты как иголка в стогу сена.

Итинтикэ: Но зато на Ямале есть тундра. Можно просто убежать, спрятаться.

  1. Сапми — северно‑саамский, Sápmi, «земля саамов» — регион, традиционно населяемый народом Самми.